В двух словах она состояла в том, что представители высшего сословия дореволюционной России жили в основном тем, что старались быть королями, находящихся в их подчинении, в их собственности народных, в основной своей массе злых, примитивных, мерзких лапотников. При этом, ни о какой селекции этой, глубоко в среднем порочной социальной среды речи не шло. В итоге, данная проблема российского дворянства, искренне увлечённого не тем, как переделать, переродить население страны, сделав его цивилизованным, настроенным на развитие, вместо этого, ведомого стремлениями стать мастерами его, прямо скажем, садистского переигрывания, банально уничтожила всю, ну или почти всю тогдашнюю знать.

В общем, поскольку речь шла не о перевоспитании охлоса, причём, вплоть до активного применения для этих целей ликвидационных процедур, позволяющих обезопасить настроенных на гуманность и созидательность от наполненных нескончаемой агрессией, а всего лишь о форменном, фактически, потакании жестокой, народной дури, то всё это не могло не привести к неминуемому краху. Из-за того, что дворяне не только тряслись над каждым своим рабом, но ещё и старались гарцевать перед столь низменным общественным сборищем, они только и делали, что набирались от него всё более примитивных, скотских манер поведения. Которые, кстати, и переносили в жизнь, так называемого высшего общества, жившего злыми, в том числе, кровопролитными разборками, лицемерно прикрываемыми каким-то там этикетом.

Суть у любой социальной реформы может быть только одна: прогресс эффективности гетеросексуальных отношений, их красоты и полезности. 

Иного объяснения произошедшим в 1917 году революционным событиям нет. Так как, они стали наглядным доказательством полного краха социальной системы. Однозначным доводом в пользу того, что дворян, и прочих представителей элиты от народных масс по уровню практически полезного интеллектуального развития в среднем отличить было уже невозможно. Они все жили одним и тем же, и это, несомненно, была нескончаемая, всё более абсурдная, прогрессирующе жестокая конфликтность. Которая, в итоге, начала банально жрать сама себя, то есть, вошла в состояние открытых внутренних, всё более кровавых склок. Ясно, что в ходе этого процесса элита старалась управлять буйствующим российским охлосом, однако, получалось это у неё не слишком хорошо, ибо реальной нацеленности на жизненную эффективность у неё, в общем-то, не было.

Вследствие чего, произошёл некий очистительный слив откровенно агрессивных народных масс, и жизнь снова пошла, в общем-то, точно таким же, как и ранее чередом. Появилась новая, официальная, слабо, если не сказать, ничтожно продвинутая, прогрессивная элита, которая во всём, что касается культуры, по-прежнему опиралась на царские идеалы, официально канонизированные в многочисленных музеях, так и не придумав никакого другого стоящего, красивого и полезного способа организации социальных отношений. А это доказывает, что революция и все последующие за ней события – это был во многом дворянский бунт, который как-то там кое-как с горем пополам закончился, точнее, был остановлен, так и не родив ничего стоящего, то есть, никакой практически ценной, действенно животворящей социализации. Обречённость того, что в России называли социализмом, была предопределена однозначно уже хотя бы тем, что этот псевдо нацеленный на общественное благополучие порядок не имел внутри себя никакой реально прекрасной гетеросексуальной культуры – единственно возможного двигателя цивилизации. Соответственно, это в любых раскладах был мёртворождённый ребёнок, которого реанимировать было бесполезно. Отсутствие практически эффективных, завораживающих своей созидательностью половых взаимоотношений, как раз и можно считать главной проблемой российского дворянства во все времена его существования.